Жить с тобой - Страница 27

Она наклонилась к дяде.

— Это я, Молли. Ты поправляешься. Сейчас отдыхай, я приду завтра. Я тебя очень люблю.

И ей показалось, что дядя ласково улыбнулся, но это, конечно, было плодом воображения.

В машине Грегори спросил:

— Все в порядке?

— Да, спасибо. — И весь остаток пути девушка молча молилась.

Кэрол и Дороти тоже переволновались. Грегори звонил им из больницы, а теперь обо всем рассказывал, и Молли чувствовала, что он больше успокаивает ее, дескать, все в порядке и больной поправится. Обе женщины жалели осунувшуюся за несколько часов девушку. Конечно, она устала — было уже за полночь, и Кэрол сказала, что бедняге самое место в постели.

Дороти налила ей горячего молока, и все пошли наверх. На площадке Кэрол поцеловала свою помощницу в щеку и улыбнулась:

— Доброй ночи, дорогая!

Служанка добавила:

— Теперь вы можете спокойно отдохнуть! Если что-то потребуется, позовите меня.

Молли поблагодарила их и вошла в свою комнату. Она осторожно поставила молоко на туалетный столик. Раздевшись в душевой, ополоснула лицо и руки холодной водой и натянула ночную рубашку. Ночь была теплая, но кожа под прохладным хлопком казалась покрытой гусиной кожей, глаза наполнились слезами. Они бежали по щекам, и, когда она нырнула в постель, сжавшись калачиком и накрывшись с головой, неудержимая боль захлестнула ее.

Услышав стук, она высунулась из-под одеяла, чтобы крикнуть «Уходите!», но тут дверь открылась и вошел Уилфилд.

— Ну, как вы, дорогуша? — спросил он. — Впрочем, вопрос дурацкий — представляю, как вы себя чувствуете.

Ласковое обращение произвело в ней какой-то психологический перелом. Долго сдерживаемое напряжение требовало полного расслабления. Молли едва видела Грега из-за слез и, когда он сел возле нее на кровать, без единого слова упала к нему в объятия и разрыдалась.

Никогда еще ни один мужчина не обнимал ее — ни отец, ни брат, ни друг, ни любовник. Вероятно, мать делала это, когда Молли была ребенком, но память не сохранила материнской ласки. С тех пор не было никого, и в сильных мужских руках она стала слабой, почти как ребенок. Хотелось, чтобы он обнимал ее часами, потому что это единственный в мире человек, который может сделать ее снова уверенной в себе.

Слезы текли, а горло пересохло, и она прохрипела:

— Простите мою слабость… Вы мне так помогли! Если бы я была одна, то совсем бы растерялась.

Он баюкал и утешал ее, приговаривая то, что ей нужно было услышать:

— Все в порядке, все в порядке. Чарльз будет жить!

Уткнувшись мокрой щекой во влажное плечо пиджака, она втянула воздух и, заикаясь, пробормотала:

— У н-него всегда было больное сердце. В ранней юности он перенес ревматическую лихорадку и с тех пор часто страдал сердечными приступами, но никогда так серьезно, как сегодня. И я еще со школьных дней боялась, что приду домой и застану его лежащим. И останусь по-настоящему одна — ведь из близких мне людей только он и любил меня.

Грегори позволил ей выговориться, рассказать, какой хороший человек ее дядя, какой он добрый, как ему трудно выносить постоянные издевки жены. Грегори сокрушенно качал головой — он не испытывал сочувствия к мужчинам, которые позволяют властным женщинам держать их под каблуком.

— Я не сумела бы спасти его, — вздохнула девушка.

— Вы бы могли, — ответил он.

Кто его знает — ведь счет шел на минуты, а Молли совсем потеряла голову от потрясения и горя.

— Не думаю. Но это сделали вы, и я не представляю, как вас отблагодарить.

— Вы уже это сделали, облив меня слезами благодарности, — рассмеялся Грегори и обнял девушку. Она крепко прижалась к нему. Какой же он сильный. И не растерялся ни в доме, ни в больнице.

— А вы сделали так, что я смогла увидеть дядю! — сказала она. — Тетка чуть было меня не остановила. Я сегодня совсем растерялась.

— А завтра будете увереннее? — Он заглянул ей в глаза. Его лицо склонилось над ней, и уголки губ приподнялись в улыбке.

— Конечно. Особенно если дяде станет лучше! — Она тоже попыталась улыбнуться. — Я надеюсь!

Ей бы почувствовать его губы своими, только коснуться, узнать их вкус. Невинный поцелуй, дружеский — на ночь. У нее были такие, случались и страстные, но сейчас она облизала неожиданно горячие и распухшие губы и чуть отодвинулась.

— На что я похожа? — Она, должно быть, напоминает страшилище.

— А это имеет значение?

Конечно, для него не имело значения, на что она похожа, но как выглядит Грегори, ей нравилось. Это потому, что он вдруг открылся с новой стороны, пришел на выручку и все опасное и угрожающее в нем сработало в его пользу, а не против. Теперь она смотрела на него без предубеждения, с благодарностью, и видела, что он сильный, красивый и до невозможности сексуальный.

Девушка растерянно заморгала припухшими глазами, когда осознала, что легкомысленно поддается порыву страсти. Она стала вытирать пальцами щеки, хотя все свои слезы выплакала Грегори на пиджак. Он вынул белый платок и подал ей.

Молли хотелось бы, чтобы он сам промокнул ей глаза, погладил по щекам. Видимо, почувствовав, что ей уже мало утешительных объятий, он нежно потрогал ее волосы и убрал тяжелую прядь со лба. Это прикосновение было как удар током. Девушка задрожала, посмеиваясь нервным дребезжащим смехом.

— Это не истерика! — Она постаралась взять себя в руки. — Но я перед сном молилась и решила, что обрежу волосы, если дядя выживет.

В глазах Грегори мелькнули веселые искорки.

— Я бы подождал, что скажет сам дядя. Не думаю, что он будет доволен.